Аудиофрагмет выступление Евгения Ясина в программе "Тектонический сдвиг":
.
.
Основа и движущая сила модернизации в истории – череда вызовов и ответов, с которыми сталкиваются общества.
Вызов – нечто мистическое, отмечает Леонид Сергеевич Васильев, зав. кафедрой всеобщей и отечественной истории ГУ-ВШЭ. Осознание вызова – это осознание необходимости меняться, чтобы двигаться дальше. В определенный момент перед обществами открывается окно возможностей, – точка, в которой новации способны дать очень многое, а бездействие чревато застоем и упадком. Одни общества готовы дать адекватный ответ на эти вызовы, другие способны лишь заимствовать найденный первыми ответ, а третьи вообще не замечают вызовов и в результате сходят с исторической сцены.
Возможность успешного ответа на вызов определяется структурой общества, которую Васильев рассматривает в рамках модели «власть-собственность». Первична патерналисткая власть, собственность в такой системе вторична либо отсутствует, но в любом случае ее права ограничены. Принципиально, что в системе нет возможностей для свободного рынка, невозможна буржуазия. Продукты распределяются власть имущими централизованно или, как при феодализме, децентрализованно.
Такая модель практически не допускает модернизации. Чтобы она все-таки произошла, в истории должна была случиться «античная мутация», говорит Васильев. Древние греки и римляне сумели создать «протокапитализм», добились независимости от власти, предложили способы ее эффективного формирования. Ростки античного духа сохранялись на протяжении Средних веков, затем их подхватила европейская буржуазия, выступившая главным агентом модернизации и прямым продолжателем античных традиций. Именно буржуазия, которой не было на Востоке, смогла уловить и развить вызов техники и науки.
Переворот, произошедший в Новое время, был не промышленным, а буржуазным, настаивает Васильев. Ему способствовали условия для развития буржуазии, заложенные еще древними греками. На Востоке не было ни буржуазии, ни античных традиций, – они, считает Васильев, были усвоены только Западом.
Модернизация остального мира была его «вестернизацией», ключевую роль в ней до середины ХХ века играли колонии. Независимые и полунезависимые страны сохраняли модель, при которой власть первична, а собственность – вторична, и поэтому обновлялись гораздо медленнее.
В центре глобальной модернизации находилась Англия – страна-колыбель буржуазии. В ряде колоний метрополия провела не только индустриально-структурные, но и идейно-институциональные реформы. Наиболее удачные плоды такая политика принесла в Индии, культура которой обладала глубокими традициями толерантности. В меньшей степени затронутые колониализмом исламские страны, для которых такая толерантность не была характерна, продвинулись в модернизации гораздо меньше. Но и среди них особо выделяются бывшие владения Соединенного королевства – Малайзия, Пакистан, Египет, подчеркивает Васильев.
Попытка обойтись индустриально-структурными преобразованиями в отрыве от институциональных уже не может быть названа вестернизацией. Такие попытки модернизации в основном приводили к формированию авторитарных режимов.
Россия всегда была государством, где власть первична, а собственность угнетена. Исключение – начало XX века, время недолгого развития буржуазии. Увы, война позволила большевикам захватить власть и создать систему, где власть была тотальна, а собственности не было даже в «оскопленном» виде.
Недавние успехи Китая в экономическом развитии можно объяснить переходной моделью «обновления». Она не является традиционно восточной благодаря восприятию рыночных принципов, но несет в себе отпечаток конфуцианства с его уважением к личности, духом конкуренции и дисциплиной, а также исключительной посюсторонностью. Нынешняя фактически однопартийная модель благодаря ротации и вменяемости руководства позволяет двигаться вперед.
Вызов – нечто мистическое, отмечает Леонид Сергеевич Васильев, зав. кафедрой всеобщей и отечественной истории ГУ-ВШЭ. Осознание вызова – это осознание необходимости меняться, чтобы двигаться дальше. В определенный момент перед обществами открывается окно возможностей, – точка, в которой новации способны дать очень многое, а бездействие чревато застоем и упадком. Одни общества готовы дать адекватный ответ на эти вызовы, другие способны лишь заимствовать найденный первыми ответ, а третьи вообще не замечают вызовов и в результате сходят с исторической сцены.
Возможность успешного ответа на вызов определяется структурой общества, которую Васильев рассматривает в рамках модели «власть-собственность». Первична патерналисткая власть, собственность в такой системе вторична либо отсутствует, но в любом случае ее права ограничены. Принципиально, что в системе нет возможностей для свободного рынка, невозможна буржуазия. Продукты распределяются власть имущими централизованно или, как при феодализме, децентрализованно.
Такая модель практически не допускает модернизации. Чтобы она все-таки произошла, в истории должна была случиться «античная мутация», говорит Васильев. Древние греки и римляне сумели создать «протокапитализм», добились независимости от власти, предложили способы ее эффективного формирования. Ростки античного духа сохранялись на протяжении Средних веков, затем их подхватила европейская буржуазия, выступившая главным агентом модернизации и прямым продолжателем античных традиций. Именно буржуазия, которой не было на Востоке, смогла уловить и развить вызов техники и науки.
Переворот, произошедший в Новое время, был не промышленным, а буржуазным, настаивает Васильев. Ему способствовали условия для развития буржуазии, заложенные еще древними греками. На Востоке не было ни буржуазии, ни античных традиций, – они, считает Васильев, были усвоены только Западом.
Модернизация остального мира была его «вестернизацией», ключевую роль в ней до середины ХХ века играли колонии. Независимые и полунезависимые страны сохраняли модель, при которой власть первична, а собственность – вторична, и поэтому обновлялись гораздо медленнее.
В центре глобальной модернизации находилась Англия – страна-колыбель буржуазии. В ряде колоний метрополия провела не только индустриально-структурные, но и идейно-институциональные реформы. Наиболее удачные плоды такая политика принесла в Индии, культура которой обладала глубокими традициями толерантности. В меньшей степени затронутые колониализмом исламские страны, для которых такая толерантность не была характерна, продвинулись в модернизации гораздо меньше. Но и среди них особо выделяются бывшие владения Соединенного королевства – Малайзия, Пакистан, Египет, подчеркивает Васильев.
Попытка обойтись индустриально-структурными преобразованиями в отрыве от институциональных уже не может быть названа вестернизацией. Такие попытки модернизации в основном приводили к формированию авторитарных режимов.
Россия всегда была государством, где власть первична, а собственность угнетена. Исключение – начало XX века, время недолгого развития буржуазии. Увы, война позволила большевикам захватить власть и создать систему, где власть была тотальна, а собственности не было даже в «оскопленном» виде.
Недавние успехи Китая в экономическом развитии можно объяснить переходной моделью «обновления». Она не является традиционно восточной благодаря восприятию рыночных принципов, но несет в себе отпечаток конфуцианства с его уважением к личности, духом конкуренции и дисциплиной, а также исключительной посюсторонностью. Нынешняя фактически однопартийная модель благодаря ротации и вменяемости руководства позволяет двигаться вперед.
Леонид Сергеевич Васильев и Евгений Григорьевич Ясин
